Клуб любителей исторической прозы

[Юрий Зеленецкий]

Замечательно!!!

[Юрий Зеленецкий]

Жду продолжение!

[santehlit]

- На фронте.
- Хорошая школа. Но теперь слушай меня. Поднялись отцы наши в октябре семнадцатого не только капиталистов стереть с лица земли – в принципе это дело пустяшное по сравнению с построением коммунистического общества. А в обществе главный кто? Вот именно – Че-ло-век. Вот за этого человека теперь мы с тобой и ведём борьбу с этим же самым человеком за его душу, совесть и культуру. Капитализм – это не Форд с Ротшильдом, капитализм – это образ мыслей, Это сознание, это пережиток…. Гидра стоголовая, если хочешь, которая прёт во все щели, стоит только бдительность ослабить. Ну, раздашь ты полпуда на трудодень – думаешь, спасибо скажут? Нет. Завтра они потребуют по полтора.
- Если зерно есть, если выращен и собран хороший урожай – почему бы и не дать?
Пестряков усмехнулся и похлопал Агаркова по крутому плечу:
- Вот она твоя ошибочка, Егор Кузьмич, - одним днём живёшь. А завтра недород – град, засуха, саранча – чем селянина кормить будешь, где семена возьмёшь? В райком прибежишь. То-то и оно, что государство, партия не бросят в беде свой народ: на Урале беда – Кубань выручит, Украина. Широка страна наша родная.
Замолчали.
Пестряков улыбался, чувствуя полное превосходство над собеседником.
Егор хмурился - есть слабина в рассуждениях райкомовца, но нащупать её, раскрыть и опрокинуть все его доводы не хватало ума, опыта, ну и, эрудиции, наверное.
Среди ночи тревожно забарабанили в окно веранды.
- Ягор, Ягор. Беда, Вставай скореича. Коней покрали.
- А? Что? – Пестряков вскочил с кровати, путаясь в обрывках сна.
За стеклом маячила бородатая морда. В свете яркой луны оба с удивлением и беспокойством вглядывались друг в друга. Во дворе заходился цепной пес.
Агарков, натягивая кожушок на голые плечи, мимо веранды выскочил на крыльцо. Пестряков следом.
Шли улицей, залитой лунным светом, широко шагая, размахивая руками, бригадир животноводов Ланских вещал:
- У меня сердце томило: Митрич на дежурство пришёл с запашком – кабы не продолжил да не набрался. Лёг, уснул, проснулся – и не могу больше. Пойду, проверю. Оделся, пришёл – конюшня нараспашку, Митрича нигде… Лошадей тоже. Потом нашёл сторожа нашего – тюкнули его, связали – кулем лежит под забором. А лошадок увели…. Сволочи.
Картина была, как её нарисовал Ланских – только Митрич не лежал связанным под забором, а сидел на колоде у ворот конюшни и ласкал шишку во лбу. Был трезвее трезвого – с испугу, должно быть.
Искать животных в пустой конюшне смысла не было, но все вошли и осмотрелись в кромешной тьме, прислушиваясь к шорохам.
- Что будем делать, Егор Кузьмич?
Принимай решение председатель: твоё хозяйство – с тебя спрос.
- Пашка Мотылёв дома?
Каменский участковый Павел Мотылёв жил в Кабанке с матерью.
- А чёрт его знает, - Ланских почесал затылок.
- Узнай и ты.
- Побёг.
- Рассказывай, - Егор подступился к сторожу.
- Так это, - закряхтел, задёргался Митрич. – Подошли двое из темноты, говорят: «Конюшня заперта, дедок? А ключ есть? Покататься страсть хотим». Я вас, говорю, щас покатаю. Хвать ружо, а оно уж у их руках. Ну и, прикладом мне прям суды….
Сторож потрогал новоявленную деталь седовласой головы.
- Узнал кого?
- Ненашенские, Кузьмич, ни лицом, ни говором нездешние. Молодые, здоровушшие... Как не убили?

[Юрий Зеленецкий]

Замечательно!!!

[Юрий Зеленецкий]

Жду продолжение!

[Юрий Зеленецкий]

Очень жду!

[santehlit]

- Ни к чему им это - конокрады. Что-то не слыхать было про баловство такое, а? – Егор обернулся к Пестрякову.
Павел Иванович, как проснулся с испугом от бородатого лица в окне, так и не мог унять ручную дрожь, и язык, холодной слюной склеенный, будто прилип к нёбу.
Прибежал Пашка Мотылёв - успел одеться в новенькую форму, хрустел ремнями, пистолет в руке. Оглядел присутствующих, шмыгнул в конюшню, вышел, сунул оружие в кобуру, начал здороваться.
- Ну, что делать будем? – теперь уже председатель задавал вопрос представителю охранительных органов, переваливая на него ответственность.
- Знаю, знаю, что делать, - появился запыхавшийся Ланских. – Надо Петра Михалыча Федякина позвать. Сам охотник, а псина его по следу ходит. Зайку на траве чует, а уж полтора десятка лошадей от ей как запрячешь.
- Верно, - согласился Агарков, - Позвать надо. Так сходи.
Ланских, не отдышавшись, развернулся и припустил трусцой в известном ему направлении.
К Егору начала возвращаться уверенность в себе, растерянность уступала место азарту.
- Где ружьё, Митрич?
- А хто ж его знает. Должно – унесли.
- Рассказывай, дед, что видел, что слышал, как коней проворонил, - подступился к сторожу с допросом участковый.
Пётр Федякин был потомственный охотник. Где-нибудь в тайге своим ружьём и собакой он легко бы прокормил большую семью. К пятидесяти годам домочадцев его сильно поуменьшилось – унаследовавшие светлый ум и беспокойную кровь, разъехались по городам в поисках счастливой доли сыновья и дочери. Маленьким хозяйством, рыбалкой да охотой надеялись прожить остаток жизни Федякины – Пётр да Меланья. Но в правлении им сказали: «Кто не работает, тот не ест» и послали на ферму – его скотником, её дояркой.
Труд не в радость, никчемные заработки сделали из Федякиных не то чтобы лодырей колхозных - безактивных каких-то. Таким и представлял себе Егор Петра Федякина, пока не поел с ним ушицы у ночного костра, не повечерял долгой и спокойной беседой за жизнь, общество и место каждого в нём. С тех пор зауважал охотника и не упускал случая напроситься на зорьку или на заячий гон. Собака у него была отменная.
Она и появилась первая, напугав неожиданностью Пестрякова – тот и спички уронил, прикуривая.
- Разбой! Разбой! – позвал из темноты Федякин, и тут же они подошли с Ланских, который не пыхтел уже паровозом.
- Пётр Михалыч….
- Да всё знаю, председатель, - отмахнулся охотник. – Вы постойте здесь без суеты – нам с Разбоем оглядеться надо.
- Человек пять-шесть было, - докладывал, время спустя. – Отсюда верхами пошли и коней гуртом погнали – должно в Казахстан. Пешком, боюсь, Кузьмич не догоним.
- Ага, щас мотоциклетку подгоню, - разозлился Пашка участковый. – Вперёд, мужики, по горячим следам.
Увлечённые его энтузиазмом, все присутствующие устремились в чистое поле вслед за Разбоем. Собака металась в азарте погони, то пропадая в ночи, то вдруг появляясь.
- Возьми ты её на повод, - сердился Мотылёв.
- Учи отца ругаться, - ворчал Федякин.
Шли споро, дружно – старики закряхтели, засипели, но не отставали.
У реки следы повернули вправо. Берег густо зарос ивой, тальником, вербой – к воде не подступишься.
- Однако, обшибся я, - признал Федякин. – К городу повернули – в Челябу метят или куда поближе. Говорю, на колбасу, Кузьмич, скакунов-то гонят.

[Юрий Зеленецкий]

Замечательно!!!

[Юрий Зеленецкий]

Жду продолжение!

[santehlit]

Шли – подгоняла надежда, что близкий рассвет заставит конокрадов забиться в колок от посторонних взглядов. А может, здешние воры-то – загнали лошадок под навес на каком-нибудь хуторе да завалились отдыхать. Тут снег-то им на голову.…
Такие мысли прибавляли сил.
Небо посветлело.
С реки пополз туман, причудливо изменяя окрестные контуры.
Разбой залаял.
- Мать чесная, - самым зорким оказался самый старый.
Из клубящегося тумана, будто гигантские призраки, выплывали силуэты лошадей.
- Мать чесная, - Митрич присел с испугу на корточки.
Следом Пестряков уменьшился в росте.
Пашка выхватил пистолет и прикрикнул на Федякина:
- Да убери ты псину – щас положу.
Охотник свистнул условно, собака тут же смолкла и вынырнула из зыбкого тумана, лоснясь сырой шерстью.
- Лошади, Егор Кузьмич, - участковый понизил голос до шёпота.
- Вижу, - так же тихо ответил Агарков. – Где же люди?
Федякин взял пса за лохматую морду:
- Ты что, дурень, лошадей пугаешь? Людей ищи, понял? Людей.… Ищи!
Разбой, вильнув хвостом, кинулся в туманное месиво.
Участковый обернулся на охотника и повертел дулом пистолета у своего виска. Егор Кузьмич пожал плечами.
Ждали.
Туман добрался до холмов, замер, задрожал и потёк назад, пригибая травы опадавшей влагою. По верхушкам берёз ударил первый луч невидимого ещё солнца.
Разбой появился с другой стороны.
- Всё. Пуста округа, - сказал Федякин громко. – Бросили лошадей и ушли.
Туман пал росою на траву, она заискрилась, засверкала слепящими искрами, приветствуя солнечное нашествие.
Собрали коней, осмотрели следы, разобрались в обстановке.
Федякин докладывал:
- Сунулись через брод, а кони не пошли – так и бросили гурт, а сами через воду ушли верхами.
Верно определил старый следопыт число воров – из четырнадцати лошадок девять остались на этом берегу.
- Теперь они быстрее побегут, - заметил Митрич.
- Да бежать-то некуда, - ликовал Мотылёв и тыкал пальцем. – Там «железка», там тракт. Всё, приплыли.
Егор бригадиру:
- Иван Савельич, гоните с Митричем косяк домой. Управитесь?
- А то нет, - повеселел Ланских: погоня его шибко вымотала.
Колхозный сторож сел на кочку и разулся – крепкий запах нестиранных портянок заставил даже собаку, отдыхавшую в траве, вздрогнуть и оглянуться на их владельца.
- Ну, что, мужики, - Агарков оглядел поредевшее воинство. – Вперёд, заре навстречу?
Пестряков молчал, но видок был кисловатый.
Пашка был полон энергии, казалось многочасовая погоня только придала ему сил и желания завершить начатое.
Федякин погладил Разбоя по мокрой шерсти и покачал головой.
Пошли.
У брода, где прибрежные кусты отступили, обнажив песчаные берега, изрытые следами многочисленных стад, разделись, сняли и исподнее. Кабанка была не широка в этом месте, и не глубока, но вода ледяная. Удивляться нечему – конец сентября.