Поднимаю в ТОПе.

И опять напоминаю о продолжении.

И еще раз напоминаю.

Продолжаю ждать.

Поднимаю в ТОПе.

Я промолчал, и, кажется, это задело её ещё больше. Когда болтун Курячок сморозил очередную хохму, я рассмеялся вместе со всеми, а Таня заметила:
- Когда ты смеёшься, то очень похож на дурочка.
Это было уже слишком, прямо через край - чего напустилась, что я ей сделал, хорошего? Машинально пригладил вихор. И тут же замечание:
- Волосы не чешут, а моют. Знаком с шампунем?
Мне и квас встал поперёк горла, и радость трудной победы куда-то улетучилась. Вот привязалась, злючка-колючка. Вон Курячок полпальца в нос засадил, а она - ни полслова. Да ну её на фик! А хороша, чертовка!
Раздираемый этими противоположными чувствами, выплеснул из кружки недопитый квас и пошёл прочь. Сначала решительно, а потом всё медленнее и медленнее. Вот заноза, думал, точно же в сердце запала, теперь из головы не выбросишь, не выгонишь, не выдавишь… Голова, она такая штука, что в неё взбредёт, потом думаешь, думаешь, никак избавиться не можешь, словно маньяк какой, до следующего стресса.
За спиной заскрипел шлак на гаревой дорожке под лёгкими шагами.
- Подожди, капитан - ты что, обиделся?
Я остановился - не бежать же от девчонки, в самом деле.
- Ты драться умеешь?
- Теперь скажи, что твой отец мастер спорта, и у тебя разряд по боксу.
- А любишь?
- Нет, не люблю. Красивые драки бывают только в кино.
Зачем она спрашивает? Наверное, мой драный вид подходил к образу уличного хулигана.
Таня остановилась.
- Хочу ещё морса.
- Они его квасом называли.
- Много они понимают.
Мы вернулись - в толпе мне с ней было как-то спокойнее.
Квас ли морс, но мне показалось, что там и хмеля хватало. Постепенно нас развезло - стало много смеха без причины. Курячок, тот вообще не умолкал - захлёбывался словами и напитком тоже. Таня смеялась и в избытке веселья касалась ладонями моей груди, укладывала голову на моё плечо. Всем вдруг стало понятно, что мы пара, что мы нашли друг друга - и даже стали поздравлять.
Таня смеялась и дёргала меня за ухо:
- Жених!
Флягу мы не осилили, притащили в спортзал и допивали всем коллективом после отбоя. Пустую отдали владельцам на следующий день. В футбол они больше не зарубались и мяч не клянчили. А я их считал хорошими друзьями, потому что они познакомили меня с Таней.
Мы гуляли под кленовой сенью стадиона. Она рассказывала о себе, своей семье, школе, подругах, а я слушал. Я никогда не дружил с девочкой и не знал, как себя надо вести. Её прикосновения очень волновали. И ещё я думал, раз мы встречаемся наедине, то должны целоваться. Целоваться я не умел. Что делать?
За забором стадиона – луг. На лугу паслись кони.
- Слушай, лошади так быстро скачут и не падают.
- У них четыре ноги.
- Какой наблюдательный!
Она стояла рядом, плечом к плечу. Завиток золотых волос ласкал её щёку в лёгком румянце. Я покосился и подумал - вот так бы вместе, рядом, плечом к плечу через всю жизнь. Это ли не счастье? О чём она думает?
Солнце, остывая, исчезло за забором. Время отбоя. Я проводил Таню до крыльца спортзала. В коридоре было тихо и сыро – дневальные только что помыли пол.
Хотели попрощаться, но получилось так, что мы поцеловались.
- Милый…. - сказала Таня.

Замечательно!!!

Жду продолжения!

Напоминаю о продолжении.

За дверью послышались шаги.
- …. ты выбрал не лучший отель, и нам придётся спать врозь, - закончила она прерванную мысль, развернулась и ушла.
Я не пошёл на мальчиковую половину. Разве уснёшь после первого поцелуя любимой девушки? Сидел на трибуне и всё поглядывал на дверь, надеялся – а вдруг выйдет, вдруг догадается, что её ждут.
Совсем стемнело, но звёзд не было. С севера подкрался холодный ветер. Откуда-то издалека, будто небытия, доносились слова песни:
- Подари мне лунный камень, талисман твоей любви….
И я понял, что ко мне пришла любовь. Понял и испугался, как же я без неё теперь буду жить? Ведь, наверное, ни пить, ни есть, ни дышать не смогу – так захватило.
Таня, Танечка, Танюша…. Какое красивое имя! Нет, что я? Прекрасное, наипрекраснейшее, лучшее во всём мире имя. Блин! Были бы мы постарше, сказал - выходи за меня замуж, и вся кадриль. Сейчас-то что говорить, что делать?
Знаю, девушкам надо подарки дарить. Откуда у меня, иждивенца, деньги? Бандитом что ли стать? Или этим, Оливером Твистом? Вот парень! У него и девушки не было, а денег – полные карманы. Правда, воровать, оно как-то не очень. Таня первая же от меня отвернётся. А может, нет?
Ох, пропала моя головушка!
Озноб вконец достал. Я поплёлся спать, не решив главную проблему – как теперь жить?
Наутро решил, что надо вести себя по-другому. Женщины не любят тех, кто спрашивает, унижают тех, кто просит. Вывод – ничего не проси и ни о чём не спрашивай. Бери, что хочешь, сам. А если не хватает наглости, притворись равнодушным ко всему на свете - будто всё пережил, много знаешь, и ничем тебя больше не взволновать.
Посмотрим, посмотрим….
Таня подошла в нарядной кофточке с большими пуговицами.
- Купаться идешь?
У меня не было плавок, и я соврал:
- Дневалю. Вчера после отбоя на дира попал.
Чтоб вы знали: дир – это директор на нашем жаргоне.
Таня пожала плечами:
- Я пойду.
Конечно, разве она будет чем-то жертвовать ради меня? Всё для тебя, любовь моя. Всё, что б ты была счастлива. Хочешь, я остановлю солнце, и оно будет светить, сколько ты пожелаешь?
Она ушла с толпой на озеро, а я, обиженный, слонялся по лагерю. Полдня без неё, это хуже недели дневальства. Потом до отбоя прятался – хотел наказать её, а вышло, что себя. Всю ночь метался в любовном бреду и получил тычок от соседа:
- Кончай стонать.
На зарядку выбежал самый первый, чтобы убедиться, что Таня – это не сон. Братцы, она существовала на самом деле. Более того, увидев меня, помахала рукой из шеренги девочек. Ветер разметал её волосы. О, как я их любил, как завидовал ветру-проказнику.
После завтрака всем лагерем отправились в лес. Она щебетала, а я держал её за руку. Мне захотелось уйти подальше от посторонних взглядов. Наверное, моё желание уединиться, Таня восприняла, как любовный призыв. Как хорошая актриса на сцене, девочка ответила мне целой серией испытывающих взглядов. В её голосе зазвучали строгие нотки.
Остановились табором на лесной поляне. Перекусили, затеяли игры, разделись позагорать. Я стянул с себя майку.
- А дальше? – Таня подошла ко мне сзади. Она была в красивом купальнике и резиновых пляжных туфлях. Она была воплощением женской грации и совершенства природы.

Замечательно!!!

- Дальше комариков боюсь.
Поймав мой восхищённый взгляд, она смущённо отвела свой.
- Ты что-то хотел сказать, - она зашагала вглубь леса, я следом.
Любовался ею и догадывался, что она не случайно идёт впереди, давая возможность разглядеть её гимнастическую фигуру. У неё были сильные, обозначавшиеся при ходьбе икры. Такие же бёдра. Талию стягивал плотный купальник. Между лопатками залёг крутой желобок.
Я уже заметил, что на Таню обращают внимание не только мальчишки, но и тренеры, и посторонние мужчины. Это вызывало в душе глухое раздражение. За её любовь и спокойствие я готов был драться с любым, невзирая на личность и возраст. Я её телохранитель - вот моя задача до нашей свадьбы.
Мы оказались в сумрачной тени густого леса. Не был уверен, что Тане здесь нравится. Возможно, ей хотелось быть там, где резвится народ - где раздаётся напряжённый стук волейбольного мяча, где медленно, как леопарды в джунглях, ходят рыхлые мальчишки. Они втягивают животы, расставляют локти, короче, изнемогают под бременем физического совершенства.
Несколько мгновений прошло в лёгком замешательстве. Видно, зря я дал Тане понять, что хочу уединиться. Девочка могла подумать, что на неё охотятся. Но такие пошлости не для меня. Тем более, что совсем недавно дал себе слово быть сдержанным и небрежным. Даже гордился этим решением.
Мы уселись на траву. Причём, я чуть поодаль, во избежание ненужной близости, которая противоречила моим спартанским установкам. Молчание тяготило.
Таня сказала после глубокого вздоха:
- Такой прекрасный день, как бы всё грозой не кончилось.
Задрал голову, чтобы узнать, не собираются ли тучи. Туч не было. О чём я с английским достоинством и возвестил. Снова наступило молчание. Свою немногословность оправдывал не только новыми чертами характера, но и тем, что я – отпрыск бедного семейства, что у меня рваные кеды, и нет плавок. А она – красивая девочка из обеспеченной семьи, и за её внимание я должен в лепёшку разбиться. Таков закон любви и природы.
Таня вынула из сумочки транзисторный приёмничек. Раздались звуки джаза, и девочка в такт завертела головой, закачала плечами. И я выпустил пар застоялого напряжения. Даже прилёг непринуждённо, травинкой стал щекотать её голое бедро. А потом совсем осмелел и поцеловал коленку. Она взъерошила мою шевелюру и погрозила пальчиком.
Боже! Как хорошо на свете жить! Она любит меня! Без сомнения, любит. Лучшая на свете девочка любит меня. Эге-гей! Где вы, монстры и вампиры, вурдалаки и лешие? Кому тут башку оторвать ради любимой дамы?
Таня читала мои мысли.
- Здесь, наверное, леший живёт, - сказала она с милой улыбкой.
- Пойдём в гости?
- Нельзя незваными.
- Ну, подождём, может, позовёт.
Мы были вдвоём целую вечность. Иногда я замечал будто бы упрёк в Таниных глазах. Старался не думать о причинах. Конечно, догадывался, но старался убедить её мысленно - всё у нас будет, девочка, всё: вся жизнь впереди. Но сейчас посмотри вокруг – как она прекрасна, как прекрасна ты, и я рядом. Разве этого мало?
Конечно, и мне хочется с тобой целоваться и всё такое прочее. Но куда спешить? Вдруг сделаю что-нибудь не так, и тебе не понравится. Не прощу – и руки оторву себе. Вот если б ты сама… Я-то на всё согласный…
- Пора, - заявила Таня с обидой. – Какие планы на вечер?
- Вечером кросс.
- Как я уважаю в людях развитое чувство долга! Желаю тебе сегодня сломать ногу.
- Так и сделаю.

Замечательно!!!

- Ну и тип!
Со стороны можно было подумать, что мы вернулись врагами. Впрочем, со стороны чёрт знает, что можно подумать. Где мы были? Что делали? На нас косились ребята. Тренеры качали головами. А я был доволен собой, своей собачьей выдержкой, и твёрдо знал, что любим.
Футболисты растянулись цепочкой. Я бежал уже седьмой круг по стадиону, и пот градом катился по лицу. Таня с толстой своей подружкой присели на скамейку.
- Эй, капитан, как ты бегаешь на таких худых ногах?
- Кое-как.
Мы не общались, не гуляли вдвоём уже пять дней. За эту вечность превратился в законченного неврастеника. Как выяснилось, эффект сдержанности требовал её присутствия. Чтобы относиться к ней просто и небрежно, я должен её видеть. А без неё свет был не мил, и я всё чаще поглядывал на люстры – выдержат ли худое тело с вконец измотанной душой.
Таня подсела в столовой.
- Жуй-жуй, я подожду.
И потом:
- Почему ты на танцы не приходишь? Вечерами все на танцплощадке – тебя нет. Сегодня придёшь?
- Ты приглашаешь?
- Да, чёрт возьми! Что за правило взял – за тобой девушка ухаживает.
- Ты знаешь всё наперёд. Зачем расспрашиваешь?
- Не знаю. Скажи.
- Брось, знаешь. Такая умненькая…
- Может, хватит?
- Хорошо, скажу. Я полюбил одну девочку - очень сильно, навсегда. Она – само совершенство, просто мечта. И я боюсь коснуться этой мечты, боюсь разочароваться. Ты понимаешь?
Таня подумала, глядя мне в глаза, и сказала строго:
- Либо ты дурак, либо святой - я таких не встречала. С тобой даже жутко.
И добавила:
- Так ты придёшь на танцы?
- Как скажешь.
- Хорошо. Я возьму над тобой шефство и сделаю из тебя человека.
Как вам моя уловка? Нет, правда, чувствую – зацепил девочку крепко. Пораньше бы такое объяснение. Ну, ничего, кустиков и на стадионе хватает.
Блин! Да я же пошляком становлюсь. Никогда не стремился. Любовь виновата. Мне кажется, я её уже ненавидел и охотился только за телом, отринув душу. Фу, чёрт, путаница в мыслях!
Она ушла, и я опять в тоске провальной. Люблю её, чертовку, без памяти. Она рядом - меня какой-то бес зудит.
Танцы начинались, когда на стадион ложились длинные фиолетовые тени. На эстраде крутил катушки старенький магнитофон. На бетонной площадке шаркали ногами танцующие. Возле Тани вился Курячок, и я не стал подходить, лишь издали помахал рукой – мол, я здесь, как приказано. И она кивнула – вижу.
Потом они исчезли куда-то вместе, и я возненавидел белый свет. Томился, томился, скрипнул зубами, сжал кулаки и пошёл искать. Наткнулся на Бугорских ребят. Объяснил в двух словах, чего хочу - они согласились помочь. Обошли весь стадион - Курячка и след простыл.
Снова его увидел рядом с Таней на танцплощадке. Указал пальцем, и друзья оттеснили моего соперника с площадки, а потом схватили за руки, за ноги и уволокли в кусты. Я пришёл следом.
- Тебе объяснить или сам поймёшь?
- Чё, боксёр?

Замечательно!!!

- Сейчас узнаешь.
Курячок огляделся – вокруг незнакомые лица.
- Один-то посыкиваешь?
- Представь себе – да.
Курячок вдруг сорвался с места, но я был начеку. Мой удар, помноженный на его ускорение, дал невообразимый успех – противник грохнулся на спину всем своим существом. На мгновение отключился, но потом сдавленно хрюкнул и пополз на четвереньках. Мальчишки засмеялись, а он полз напролом, пока не уткнулся в мои колени.
- Привет. Как делишки?
- Помаленьку. Где здесь выход?
Я вернулся на площадку с сознанием исполненного долга перед дамой своего сердца, ибо принадлежал теперь к великому сословию мужчин, способных драться за любовь на дуэлях. Таня шагнула мне навстречу. Танцевать я совсем не умел, но положил ей руку на талию – будь, что будет.
- Да обними ты меня, как следует, - заявила она. – Вот так. Уже лучше. Ты что никогда раньше не танцевал с девочками?
- И с мальчиками тоже.
- Будем учиться.
- Как скажешь.
- А ты начинаешь мне нравиться.
- Просто привыкаешь.
Эту ночь мы не ложились спать. Гуляли по стадиону, пока не угомонились взросляки, а потом ушли в посёлок, где и шлялись до утренней зари.
Наконец-то между нами воцарило согласие. И до конца смены мы ни разу не ссорились, даже обид, недомолвок не было. А секрет прост, и, если хотите, я вам его открою. Она повелевала, я – подчинялся, она говорила, я – слушал. Как джин из кувшина: «Слушаю и повинуюсь», я повторял:
- Как скажешь.
И шёл исполнять. Не бежал стремглав, как мальчишка, а солидно, без спешки, обстоятельно, по-мужски. Если это была безумная фантазия, она успевала меня остановить – вовремя отменить своё приказание.
Ей это ужасно нравилось.
Я больше не подходил к ней первым, даже рукой не махал, приветствуя. Ничего не просил, ни в чём никогда не упрекал. Не нужен был – и меня не существовало. Я включался, когда она этого хотела. Мне это тоже нравилось - роль могучего мавра. Я зажал все свои чувства и желания в кулак. Лицо моё стало суровым и непроницаемым.
- Ты так сильно повзрослел, - заметила она однажды.
- Это плохо?
- Не знаю. С мальчишкой было веселее.
- Оглянись – вон их сколько. Один Курячок чего стоит.
- Да ну его. Попросила подыграть - подразнить тебя, а он целоваться полез. Правильно ты ему надовал.
Настал последний день. Я взял свой рюкзак и вышел из спортзала. Таня стояла в толпе нагорненских спортсменов. «Всё?» - спросил я её взглядом. Она отрицательно покачала головой. Они пошли на вокзал - я следом. На перроне мы отошли в сторону. Минута была критическая, и я решил нарушить данный себе обет.
- Выходи за меня замуж.
Она постучала пальчиком по виску.
- Не сейчас, потом, когда совсем повзрослеем.
- Есть время подумать. Слушай, ты не приезжай ко мне – наши мальчишки тебя изобьют. Они уже сейчас хотят, но я сказала – только попробуйте. А там они тебя точно поймают.
- Как скажешь.

Замечательно!!!

- Заладил: «Как скажешь, как скажешь» Господи!
Она обняла меня за шею и поцеловала в губы, потом ещё раз и ещё - отстранилась, когда я её обнял. По её щекам текли слёзы.
- Прощай! Может, ещё увидимся.
- Как скажешь.
- Я тебя люблю.
- Это разве плохо?
- Плохо. Теперь страдать буду.
- Мы будем встречаться на соревнованиях.
- Ты полюбишь другую.
- Или ты.
- Или я, - согласилась она. – Но такого, знаю, у меня никогда не будет.
Подошла электричка.
- Иди же, иди! Не могу больше! – она рыдала вовсю.
На неё оглядывались пассажиры. Друзья крикнули:
- Таня!
- Иди же!
Я понял, что она не сядет в электричку, если я не уйду. Повернулся и пошёл, не оглядываясь - как приказано. Шёл и думал, что жизнь коротка и печальна, а любовь прекрасна и вечна.

Замечательно!!!

7

- Ну.… И что?
Николай Дмитриевич читал «Положение», а директор ДЮСШ нетерпеливо ждал ответа.
- Ну и что? – повторил он. – Что ты мне ответишь?
- Что ответить? Ехать надо.
- В Крым, Троицк? Куда ехать-то.
- Мне в Крым, ребятишкам в Троицк.
- Кто с ними поедет?
- Найдём.
- Ищи.
И тут…
Тут в тренерскую вошёл Анатолий Пельниковский, один из лучших футболистов и капитан районной команды. Был он в шелковой тенниске, пиджаке внакидку, расклешенные внизу брюки открывали носки парусиновых туфель.
- Дмитричам физкультпривет!
- А вот и наш спаситель.
- А что? Годится. Я не против.
- Вы, мужики, чего? Народ вы руководящий, можно сказать, интеллигентный, а я – простой работяга, институтов не кончал, так, чтобы всё было в ажуре, говорите попонятнее, - сказал Пельниковский и сел, напряжённо вглядываясь в лица собеседников.
Он не без умысла похаживал на стадион в не матчевые и тренировочные дни - спортивная карьера катилась к закату, и Анатолий Романович подумывал о непыльной работёнке где-нибудь у кромки футбольного поля. Через минуту, войдя в курс проблемы, волновавшей Синицыных, он уже широко и щедро улыбался, фамильярно похлопывал по плечу директора ДЮСШ, и видно было, как он был счастлив.
- Ты как на счёт выпить? – пытался остудить его Михаил Дмитриевич.
Пельниковский заулыбался и округлил глаза:
- Только с командой и только после игры.
- Ты это забудь, - построжал Николай Дмитриевич. – В Троицк с ребятишками поедешь. Чтоб ни-ни…

Замечательно!!!

Анатолий что-то говорил, ворковал, понизив голос, смотря влюблено то на одного брата, то на другого. А говорил он обыкновенное, что всегда говорится в таких случаях - ехать ему хотелось, в футболе он разбирается, к ребятам будет строг, а особенно к себе.
- Всё, мне пора, - хлопнул по коленам Николай Дмитриевич, кивнул на стол. – Адреса и телефоны в журнале – собирай хлопцев. Миша поможет с освобождением на работе и командировочными.
Как же радостно Пельниковский подал свою рабочую пятерню – езжай, загорай, отдыхай, не переживай. И потянулся к журналу….
Был один из тех летних тёплых дней, когда мальчишек, предоставленных самим себе, свободных от школы, и спортивной тоже, трудно застать дома.
Три рубля восемьдесят пять копеек – это всё, что я могу взять с собой в поездку. Скажем, не густо. Эх, был бы отец дома, а у матери разве выпросишь. Есть да не даст, скажет – на хлеб, на то, да сё. Ей, понятно, семью кормить. А мне ехать на соревнования. Надо тоже понимать. Может, я чемпионом приеду.
Чёрт, и что так скоро? Рыжен прибежал – давай, поехали, народу не хватает. То же мне, приглашеньице - как затычку для бочки. Ну, вещички я собрал в пять минут, и метрики отыскал. Вот деньги… Может, сестра выручит?
- Даже не думай.
Единственное, что тут можно было сделать, это хлопнуться на диван и зареветь. Но возраст… Блин, не всегда быть плохо малышом. Впрочем, деньги это так – на мороженое и газировку.
- Проезд, кормёжка – всё оплачено.
Мог бы и не говорить - я и так знаю. Ах, это ты для моей мамы. Ну и дурак ты, братец. Всегда лучше, когда они есть, и плохо – наоборот.
Всё, пошли. Мир этому дому. Батяне привет.
Когда любишь футбол, никакие жертвы ни страшны. Исключительно из любви к футболу Михаил Дмитриевич задал этот вопрос, внимательно изучив заявочный список.
- Что-то футболёров я всего пять штук нахожу. Кто же остальные?
- Семь, - поправил Пельниковский. – У двоих возраст не проходит – подменили метрики. Остальные тоже не балерины - собрал, как говорится, кого дома застал. Ехать надо и играть. Что с деньгами?
- Идти надо и получать, в спорткомитете, - в тон ответил Синицын.
Я привык в спокойную минуту анализировать свои чувства и обстоятельства, которые формировали их к этому моменту. Но прошло уже полдня, а этой минуты всё не наступало. Душа ещё не оторвалась от дома, а тело резалось в карты в электричке в кругу знакомых и не очень ребят. Мы едем в Троицк! Мы будем играть в футбол, отстаивая честь района! Это было здорово! Это было понятно. А что дальше? Лишь только за мной захлопнулась дверь родного дома, как я почувствовал, что погружаюсь в пучину порока.
- Закрой свой водоразборный кран, - советовал я партнёру, тасуя новенькую колоду карт. – Ты туп, как индюк и играешь не лучше.
В голосе моём не было аромата мятных конфет. И все мы были такие – дьявол вербовал в свои ряды оптом. Видели бы нас наши родители. Но они, увы, не видели и не слышали – они остались где-то за чертой горизонта. А мы уже формировали коллектив, который в официальных бумагах числился командой, а по сути своей был бандой неслухов.
Футбол, само собой, футболом, но мы едем в город, где текут реки сгущенного молока и мёда. Это был мир доступный прежде только нашему воображению. Что ещё человеку надо? А надо хотя бы изредка менять свой образ. Дома – ты паинька, и всем от этого хорошо. В электричке, рядом с такими же сорванцами, ты – сорвиголова. И что же в этом плохого?
Ввалились мы на стадион с утомлённым видом. Футбол, волнения, дорога….
- Какая гостиница? – удивлённо спросили Пельниковского. – Вы что, тут гостить собрались? У нас система олимпийская: проиграл – вылетел. Вы бы лучше спросили, когда назад электричка.

Замечательно!!!

- Да вы что? – изумился Анатолий Романович. – Вы, наверное, уже места поделили? И счёт каждой встречи запротоколирован? Любопытствую поглядеть.
- Давайте вашу заявку и медицинское свидетельство, - улыбнулся главный судья соревнований. – А мой совет обдумайте.
Через четверть часа он вышел к нам с результатами жеребьёвки. В два часа мы играем с хозяевами. В четыре бьётся другая пара – Южноуральск с Пластом. Всего четыре команды, из них три – городские. Блин! Вот подфартило! Нет, ребята, не на свой бал мы приехали, и знать расписание электричек – мудрый совет.
Пельмень был весь расстроенный. А нам-то что? Нам футбол погонять, на город поглазеть, а прямо сейчас – не плохо бы и потрескать.
- Какая столовая? - наш раздосадованный тренер отмахнулся и привёл к какой-то палатке с пирожками и газировкой.
Кормил, поил от пуза - денег-то полные карманы, на недельное проживание. Веселила газированная отрыжка. Капец противнику – не запинаем, так запугаем.
Пельмень угостил курящих сигаретами, и мы уселись на газоне в дальнем углу стадиона обсудить предстоящий матч. Не обращая внимания на пение птиц, волнующуюся листву деревьев и запах цветов, мы отчаянно матерились. И было о чём. Решались самые насущные вопросы – кому и где играть. Мы не играли в этом составе ни одного дня, ни единого часа. Мы не знали, кто как играет и играет ли вообще.
Определившись с воротчиком, Пельмень стал набирать защиту. Плечистого парня по фамилии Луговой назначил «чистильщиком». Меня сунул на левый край. Так я же не играю левой. Зато правой хорошо навешиваю в штрафную.
- А ты вообще-то играешь? – окрысился тренер.
Да и чёрт с тобой! Могу и на левом, могу и на скамейке запасных, могу вообще…. Я плюнул, отвернулся и стал смотреть, как лениво перепинывались у ворот наши будущие соперники.
В два часа пополудни судья дал свисток.
Если бы мы знали, что перед нами главный претендент в победители турнира, то начали бы поскромней, как это говорится, игрой от обороны. Но мы этого не знали, также как и мало что знали друг о друге. Выпендриваясь скорее перед своими игроками, чем перед болельщиками (которых, кстати, не так уж много для большого стадиона большого города – у нас такие толпы собираются, что плюнуть некуда) и соперниками, мы рванули вперёд. Троичане тоже нацелились на наши ворота, и мы сошлись бескомпромиссно, в открытой и красивой борьбе. Сначала в центре поля, а потом всё чаще возле их штрафной. Сошлись две тактики. Они играли широко, продуманно, всей командой атакуя и защищаясь. А мы наобум – схватил и попёр, пока не отобрали. Какой там пас! Забудьте! Каждый за себя, каждый славы алчет. И надо сказать, пока было здоровьишко, была и прыть, а наша тактика приносила плоды.
Первую плюху закатил я. Не верите? Я и сам того.… Но факт. Не забил, а закатил.
Случилось следующее. Левой-то я не могу. Несусь с мячом по краю, размахнусь и вспомню – удара не получится. А противники его ждут - кто ногу подставляет, кто спину, и все жмурятся. Ну, а я толкаю мяч на ход и дальше. Бегать я мог, этого не отнимешь - что на стометровке, что с «пузырём» по полю. С третьей попытки добрался до ворот - противоположных, конечно. Бить надо, а мяч опять под левой ногой. Я ударил. Вратарь прыгнул. Кстати, хороший воротчик. Но.…
Но левой я бить не мог. Исключения не было и в этот раз. В момент удара здорово ковырнул почву, мяч нехотя подлетел и не спеша направился к воротам. Перед упавшим воротчиком ударился о землю и радостно поцеловался с сеткой.
Потом Пельмень комментировал этот эпизод так:
- Ложным замахом уложил вратаря и в пустые ворота… Класс! Учитесь у профессионалов.
Левая ступня заболела, будто я на неё молоток уронил. А потом и плечи – так хлопали товарищи, поздравляя. Я думаю, это от зависти.

Замечательно!!!

Вторую Бардик протолкнул в сутолоке воротчику между ног. Хороший вратарь, повторяю, но сегодня ему не везло. А Бардика по метрикам звали Васей Бардук, но все – Бардик, Бардик. И я тоже. На секцию он не ходил, но играл здорово. Маленький, крепкий, с толстыми мускулистыми ногами - на них он развивал такую скорость, что гоняться бесполезно. Но главное их достоинство – они будто сделаны из железа. По ним били и случайно и нарочно, но после этого хромал, как правило, умышленник, а не Вася. Я вообще ни разу не видел его лежащим на газоне. На своих коротких и кривых он стоял, как скала, а носился, как тайфун. Вот он-то и засунул мяч вратарю между ног.
На трибунах засвистели, заулюлюкали – за своих болели. Судья только руки развёл – тоже своим подсуживал.
В конце тайма заявил о себе Луговой. Нет, он вообще здорово и надёжно играл в защите. Но вот подошёл бить штрафной и так пробил.… До ворот было метров двадцать, а может, тридцать – кто считал. Вообщем, из-за штрафной. И мяч не на излёте, а на подъёме влетел под штангу. Красиво. Красиво и воротчик прыгнул, но день был явно не его.
Ушли мы на перерыв с перевесом в три мяча. Нормалёк.
Пельмень довольный шлёпнул меня по коленке:
- Отличившимся по кружке пива.
Нормальный тренер, со своей системой поощрения.
- Меняю на стопарик беленькой.
Моё заявление привело в восторг вспотевшую братву - сразу несколько рук потянулись ко мне с минералкой.
После перерыва соперника нашего было не узнать - во всех смыслах. На поле вышло так много новых игроков, что я узнавал одного только воротчика. Замены заменами, господа-товарищи, но надо и совесть иметь. Я видел, как побежал к главному судье соревнований Пельниковский, как махал руками, что-то доказывая или объясняя, а потом сёл на скамейку в гордом одиночестве и зажал ладонями уши, будто отродясь не слышал столь обидных слов, которые довелось услышать – и они заболели.
Под свист и крики болельщиков троичане ринулись на наши ворота. Их желание овладеть ими, было сродни чувствам Робинзона, вдруг увидевшим в Пятнице прекрасную незнакомку. Они влетали в сетку, оставив мяч за спиной – в руках воротчика или ногах защитника. Желание было – похвально. Мастерства – не занимать. В этот день у них не было самого главного в футболе – удачи.
Видя такой расклад, что уже не до рейдов в тыл противника, предложил правому крайнему Афоньке (Сергею Афонину) поменяться местами – благо Пельмень нянчит свои уши и совсем не смотрит за игрой. Серёга отругнулся матом и поскакал за мячом, ссутулившись, склонив голову к плечу и высунув язык – ни дать, ни взять гончая на заячьем следе. А зря он это делал. Забыл уроки Н. Д. Синицына.
- Защитник, прежде всего, думать должен. Зачем бегать? Надо видеть поле и, не суетясь, ждать – соперник сам прикатит мяч. Но уж тут не плошай.
Вот Луговой не плошал. Он стоял, как скала, о которую разбивались волны атак. Юрка Архипов играл в «рамке», ну, просто, как зверь. Длинный, гибкий с великолепной реакцией и отличным чутьём момента он не зря был назван лучшим вратарём турнира. Иногда – я сам тому свидетель – он оставлял пустым угол ворот и бросался к свободному игроку на перехват. И владевший мячом вместо того, чтобы «впузырить» его в пустой угол, как послушный бандерлог, посылал верхом в Юркины руки.
Впереди у нас был один только Бардик, который с центра поля переместился к нашей штрафной. Но защитником играть не мог. Он и здесь, в опасной близости ворот, финтил, держал мяч, который отобрать было практически невозможно. Порой его атаковали одновременно четверо-пятеро, возникала куча мала, но Бардик неизменно оставался на ногах.
Команда, а особенно воротчик, злилась на него. Чего греха таить – концовку мы играли на отбой. Особенно это здорово получалось у меня. Я закручивал навесом правой, и мяч улетал за кромку поля, на трибуну, за трибуну. Судья в сердцах погрозил мне пальцем, но наказывать не решился. Так защищаться можно, сказал бы Николай Дмитриевич. И мы защищались, защищались, защищались…

Замечательно!!!

Если бы троичане забили второй гол немного пораньше, то ещё неизвестно, как бы повёл себя судья. Но они забили, когда время уже истекло, и рефери бессовестно растягивал его. Однако, взглянув на безрадостную, еле плетущуюся от усталости – атакующие всегда тратят больше сил, чем защищающиеся – толпу хозяев поля, он сразу же за первым дал второй свисток, помахал в воздухе рукой – будто пиявку стряхивал – и указал на центр поля.
Игра окончена.
Пельниковский встал, сунул руки в карманы, плюнул на скамейку и шагом близким к строевому направился в судейскую. Все движения свидетельствовали о том, что теперь ему чужда нерешительность.
Удивили соперники. Не все, но многие подошли после игры и вполне искренне стали поздравлять нас. Воротчика вообще чуть не на руках носили. Приятно, но подозрительно. Только много позже я случайно узнал причину такого к нам отношения. Второй период против нас играла тоже команда клуба «Кожаный мяч» только другой возрастной категории. Старшей, естественно. Они честно отыграли и искренне удивлялись, что закатили мячей меньше, чем мы за то же время в первом тайме.
Помывшись в душе, переодевшись, с минералкой в руках мы перебрались на трибуну. На поле уже разминались соперники. Вы себе представить вряд ли сможете, какое это счастье – принять душ в знойный день, надеть чистую рубашку, потягивать прохладную газировку. А главное… быть победителем. Девчонки идут – оглядываются. Вновь пришедшим объясняя, тычут болельщики в нашу сторону. Бремя славы!
Пластовчане с южноуральцами сыграли вничью, и ушли с поля. Мы, недоумевая, ожидали пенальти, а болельщики потянулись к выходу. Но подошёл Пельниковский нетвёрдой походкой и, путаясь в словах, внёс ясность. Положение пересмотрели, и игры пройдут по круговой системе. Завтра день отдыха, а послезавтра мы играем с пластовчанами.
- Как же так? – мне показалось, что у меня отняли уже заслуженный кубок – только что закончившаяся игра на это намекала.
Анатолий Романович посмотрел на меня пьяно-ласковым взглядом.
- Сынок, - сказал он, - если соскучился по мамке, скажи – я дам тебе денег на билет. Остальные за мной, в гостиницу.
Про гостиницу Пельмень свистанул сверх всякой меры - «Заезжим домом колхозника» называлась наша обитель. В Красном уголке вокруг бильярдного стола накидали матрасов, подушками служили наши спортивные сумки, одеял тоже не было. Постояльцы – в основном торговцы с юга, день торчали на базаре, а ночами пьянствовали в номерах, изредка выскакивая в коридор с воплями:
- Запару! Зарэжу!
Мы их быстро приструнили. Одного даже, самого ретивого, с воинственно изогнутым носом, Анатолий Романович выкинул в окошко второго этажа. Он тут же приковылял и улёгся спать – в клумбу угодил. Гонору выше крыше, а возьмёшь за шкварник:
– Братэлла, нэ убывай!
Гнилой народец.
Устроившись, отужинали в ресторане - отпраздновали победу. Правда, рестораном он становился после девяти вечера, но интерьер-то оставался и в семь. И кухня тоже.
После ссоры с торгашами наш тренер пропал куда-то и явился под утро, изрядно уставший.
- Не кантовать, - приказал он и завалился спать, выдав Луговому сумму, которой точно хватило на завтрак и обед.
Мы были предоставлены самим себе, и я подумал, что пришло время избавиться от карманных денег. А где это лучше сделать, как не на базаре? Тем более, что плестись далеко не надо – вот он, за забором. Однако входил я в этот вертеп продавцов и покупателей скорее как ловкач и пройдоха. Таковым я хотел себя ощущать. Мне хотелось быть им. И себя-то я убедил. А как остальных?

Замечательно!!!

Мне очень хотелось кого-нибудь надуть. Только тщетно вспоминал приёмы Ходжи Насреддина, Остапа Бендера и прочих умников – ничего в голову не приходило. Грицаевский что ль попробовать метод? Я встал напротив какого-то нацмена и воззрился в его маслиновые глазки. Он протирал апельсины и громоздил пирамидой перед собой. Долгое время не обращал на меня никакого внимания. Наконец:
- В лоб хатыш?
Ну, что тут ответить? Обозвать урюком? Запустить камнём? Развалить его апельсиновую пирамиду? Ну, не бандитская у меня рожа, не грицаевская - и я молча позорно ретировался. А может, вдохновения в тот день не было? Так, мыслишки были, а вдохновения – увы.
Афоня с Рыженом лопушили старушку, торгующую леденцами. Её звёздочки, петушки, рыбки из плавленого сахара чем-то подкрашенного сродни были шедеврам гончарного искусства.
- А вот тоже ваш земляк, - затянули меня ребята в свою бессовестную компанию. – Вчера гол забил.
Старушка подслеповато улыбнулась и угостила петушком на палочке. Её рассказ был нетороплив и печален. Они зажиточно жили в увельской деревушке и бежали в город от коллективизации. Освоили леденцовый промысел и живут им без малого сорок лет. Родину свою малую она любит и помнит. Сирень под окном, белёные завалинки, песни под зорю, когда с хозяйством всё управлено.
- Деда-то как схоронила, совсем одна в избе осталась, хоть Лазаря пой. И пела, кабы не эти…
Она кивнула на коробку с леденцами.
- Не наживы ради – на людей посмотреть хожу. Милиционер тут как-то подходит, говорит: «Разрешение на торговлю есть? Товар конфискую». А забирай – вечор опять наделаю. На другой день идёт и козыряет. То-то.
Подумалось, как бы нацмен апельсиновый юлил перед ретивым блюстителем порядка. Глазки масленые, гаденькая улыбочка до ушей, в руках по апельсину – бэри, дарагой, рыбатышкам – и хвостиком виль-виль, виль-виль. Что, нет хвоста? Вот я и говорю, рано им Всевышний его оттяпал, шерсть оставил, а хвостика лишил. Надо бы им ещё пару-тройку поколений на деревьях пожить – интеллекта ни на грош.
Только перед ужином поставил себя Пельмень в вертикальное положение. Спросил, хмурясь:
- Тренировались?
Мы взяли мячи, и пошли во двор – на стадион идти смысла не было. Стали в круг, лениво перепинываясь. Въехала фура. Мой базарный знакомец суетится – товар с юга подошёл. К нам:
- Братэллы, разгружам машын - едым апельсин.
Беру инициативу в свои руки:
- А писю в карман?
Он узнал, фыркнул, отвернулся. Ушёл, а я поведал о нашей первой встрече - ребята меня поддержали. За разгрузку взялись беспокойные наши соседи, а мы, рассевшись поодаль, комментировали, примерно, такими замечаниями.
- Да-а, тяжела копейка трудовая.
- Вечерок так потаскаешь и не рад будешь апельсинчикам.
- Труд из обезьяны сделал человека, а из хачика навряд ли.
- Это точно.
Мы поужинали – они таскали. Стемнело, спать легли – они таскали. Среди ночи разбудил топот ног, гортанный говор.
- Пельменя на вас нет, - проворчал кто-то потревоженный.
Наш тренер явился утром с воспалёнными глазами и дурным запахом изо рта. Он ворчал и прятал взор. Пошли завтракать в столовую «Дома колхозника».

Замечательно!!!

Мы с Бардиком подзадержались, сражаясь в шахматы, и шмыгнули через двор этой забегаловки, сокращая путь. Через все открытые двери видно было, как парили кастрюли на плите, ещё дальше наши ребята рассаживались за столы. А здесь вонь от сваленных в кучу ящиков и бочек сбивала дыхание, белые толстые черви чуть не сняли с нас обувку.
- Ну, я им сотворю сейчас броненосца «Потёмкина», - пообещал Васёк.
Но Пельмень прицыкнул на него, и всё обошлось. Только ясно стало – настроя на игру нет. Шли мимо кондитерской фабрики. Духан стоял – слюнки бежали.
- Никакой культурной жизни, - заметил Кухарик. – Слышь, Анатолий Романович, может, в культпоход сходим – на фабрику.
Никто его не поддержал. Так и пришли на стадион, как рабы на стройку, так и вышли на поле. Я думаю – и не я один – эту игру провалил Пельмень, а вытащил Луговой. Мы надеялись сыграть тем же составом, в той же расстановке. А что менять? Сыграли мы не плохо. Противник известен – смотрели, видели. Пельмень решил усилить наступающую мощь и угнал от ворот «чистильщика» Лугового, поставил его в центр полузащиты. Меня в тот же ряд на левый край. Я никогда не играл хавбека и не стремился. Моей спине нужна опора в виде своих ворот, линии штрафной. Если здесь всё в порядке, я, оттолкнувшись, могу и до чужих добежать. Но играть в бескрайнем пространстве не мог - не было душевного комфорта.
Провалив защиту, мы вроде бы насели на вражеские ворота, но время шло, а результата не было. Потом мяч влетел в нашу калитку - Архипа за него трудно винить. Неопытную защиту растащили по краям, и на пяточке в тот момент Афончик остался один против троих нападающих. Луговой с углового сравнял счёт. Причём, сделал это классно, закрутив мяч в верхний дальний угол ворот. С трибун раздались жидкие аплодисменты.
В перерыве Пельмень ожил немного, но только руками да языком, требуя «дожать», – голова была в отключке. Козлу понятно, защита не справляется, а он: «Вперёд, ребятки, вперёд». Опять мы навалились на пластовчан и опять вытащили мяч из своей сетки. Пельмень что-то кричал нецензурное за нашими воротами. Потом его Гена Кирияков, тренер южноуральских ребят, куда-то уволок. Луговой сравнял счёт в своей манере с углового. Кое-как мы доиграли и злые-презлые ушли с поля. Не поднял настроения и проигрыш соседей южноуральцев.
Вечером Пельмень повёл нас в кинотеатр. Ну, думали, культурная жизнь началась - кино посмотрим, а он заставил собирать использованные билеты. Не день – сплошной кошмар. Утром Анатолий Романович сунул Луговому трояк, сказал: «Держитесь» и уехал в Увелку за деньгами. И мы держались, как могли. Позавтракали в обители червей и зловония двойной картошкой без котлеты, чаем и хлебом, пошли бродяжничать. А что ещё делать голодным беспризорникам?
Кстати, тогда я и познал феномен их, настоящих беспризорников, бесстрашия. Когда нечего терять, то и бояться нечего. Чтобы мы не совершили теперь, на чём бы не попались - за всё ответит Пельниковский, пропивший наши деньги и бросивший нас на произвол судьбы. Ну, так, здравствует свобода! Вперёд, навстречу судьбе! Ура!
Вшестером бродили по городу, раздумывая, чтобы замутить. Молодая красивая цыганка схватила меня за локоть. Цыганка, потому что широкая пёстрая юбка до щиколоток, такая же блузка.… Или не блузка – не силён я в женских нарядах. Роскошные антрацитовые волосы и такие же глаза.
- Помоги, парень, мне, помоги.
Она затащила меня под арку пятиэтажки.
- Моего мужа хотят втянуть в нечестную игру и обчистить. А потом его убьют. Я знаю.
Она высунулась за угол и указала на странную троицу. Стоя кружком, два невзрачных цыгана в пёстром и грязном тряпье играли в карты с высоким очкариком лет двадцати пяти, совершенно лоховской наружности.
- А что я могу сделать?
- Разгони их.

Замечательно!!!

- А сама?
- Меня не послушают. Помоги.
- Ты мужа получишь, а я что?
- Хочешь, счастья нагадаю? А чего хочешь?
Бес сидел на мне верхом в ту минуту. И ещё думал, обидится – отстанет
- Дай грудь потрогать.
Цыганка поджала губы, но сказала, чуть помедлив:
- Потрогай.
Я шагнул к ней и почувствовал, как дрожь схватила правую коленку. Под блузкой, как я и думал, никакого тряпья не было. Волнующая упругость плоти вошла в мою ладонь, и, казалось, нет на свете силы способной разрушить этот контакт.
Цыганка сделала шаг в сторону и назад.
- Потрогал?
- Я не так хочу.
Помедлив, посверлив меня испытующим взглядом, женщина потянула тесёмочки бантика, и блузка распахнулась до пояса юбки. Я шагнул вперёд, а левая моя коленка пустилась в пляс. Рука шмыгнула за отворот, плоть прильнула к плоти, меж пальцев застрял набухающий сосок. Взгляды наши скрестились, высекая искры, звон ударил в мои уши. Господи, подумал, как она меня презирает - как фашиста, как маньяка, как.… В следующий момент мне стало не до её мыслей. Трико, спортивные трусы и плавки под ними уже не в силах были скрыть моих желаний. С болью в горле сглотнул слюну, отвернулся, отошёл в сторону.
- Ну, доволен? Поможешь?
Чёрт! Не отступишь. Она всё сделала, что я хотел - теперь моя очередь. Платить надо за удовольствия.
- Помогу, - вытолкнул из глотки. – Сейчас отдышусь.
Сосед Латыш дядя Саша поучал, как собак укрощать.
- Они боятся дураков и пьяных. Коли ты трезвый, сунь кепку в зубы, растопырь руки, наклонись и зарычи. Собака от такого дурня с будкой на цепи убежит.
Кепки нет, палки нет. Бить надо того, покрепче, как учил Андрей Шиляев. А потом ногой в пах маленькому. Повезёт – управлюсь, очкарик не в счёт.
Импровизация возникла в голове в полушаге до мордобоя.
- А чем это вы тут занимаетесь? Анатолий Агарков, оперативный комсомольский отряд. Предъявите документы. Тогда пройдёмте – за углом у нас машина.
Не давая опомнится ошалелым картёжником, развернулся, сунул два пальца в рот, свистнул пронзительно, как только мог.
- Наряд, ко мне!
Минута была критическая. Могли кастетом по башке, могли финку под локоть. Однако инстинкт природный подсказывал – спиной стоять безопасней: не надо загонять хищника в угол, он может броситься. Пусть уходят - я дал им шанс.
Повернулся, когда вдали затих топот убегающих. Очкарик стоял в растерянном одиночестве, в обеих руках карты.
- Вещдоки прошу сдать. А вам, гражданин, стыдно. Вас жена ждёт…
Последнее было лишним - очаровательная цыгануха уже спешила к нам на всех парусах своих юбок. Провожая парочку взглядом, гадал - оглянется или нет. Не оглянулась. Все бабы такие - подумал зло - используют нас и выкидывают по ненадобности.
Друзей нашёл там, где оставил. Они кидали жребий судьбе.
- Может, тряхнём кого?
- Антоха, ты языкастый, докопайся до кого-нибудь – кипеш устроим.
- К чёрту, домой пошёл.
- По рельсам в Увелку.
- По тротуару в «Колхозницу».

Прекрасные слова. Да время сейчас утомительно не справедливо к поэтам души

Во, эта вонючая тролльчиха и к Вам залезла.

У Бардика была одна, но пламенная страсть – шахматы. Вот и ныне он в гордом одиночестве возлежал на бильярдном столе и решал какую-то задачку на клетчатой доске.
- Сыграем?
- Сыграем.
Мы перебрались на подоконник открытого окна.
Отец, чемпион своего завода, научил меня двигать фигуры задолго до того, как сестра научила читать. Потом совершенствовал мастерство во всякую свободную минуту. Васёк мне был не соперник, но нравилось, как он музыкально сопровождает свою игру.
Разобравшись в дебюте, Бардик пошёл взламывать королевскими пешками мою сицилианскую защиту – право первого хода обязывало наступать. И запел:
- Вот переулок твой, но нет ответных глаз.
Песня лирическая, мне незнакомая и красивая.
- Вернулся я домой, а ты не дождалась.
Я отвлёкся от шахмат и послал Тане из Нагорного мысленный импульс - где ты, сердце моё? с кем? помнишь ли?
- У этих вот ворот шаги твои стерёг.
Красивый голос Бардика на высоких нотах зацепился за люстру.
- Где он теперь мелькнёт, твой тонкий свитерок?
Внизу по тротуару проходила девица - ничего себе, симпатичная, и за пазухой было на что посмотреть. Она остановилась, задрав подбородок, послушала и даже в ладоши над головой похлопала, как кролик ушами.
Пельмень приехал с деньгами, радостно-возбуждённый. Накормил нас ужином в ресторане и опять куда-то исчез. Появился утром в отглаженных брюках, чисто выбритый, с запахом одеколона и перегара.
- Матрасы сдаём, вещи забираем – мир дому сему.
Как было велено командой, Толя Луговой подошёл, насупив брови.
- Всё, всё, - Пельмень был удивительно покладистым. – Играйте, как хотите. Да игра-то уже сделана.
Устроители турнира в последний день сделали то, что забыли сделать в первый – открыли его. Команды построили, поздравили, пожелали….
Потом троичане натёрли мозоли сеткам ворот, так часто их оттуда доставали ребята из Пласта. И, наконец, центральный матч турнира. Расклад такой - если южноуральцы нас делают, то первое место у хозяев, если мы их, то у нас. В случае ничьей ситуация запутанная - баланс мячей в пользу троичан, но в личной встрече победа наша. Так что, всё решает судейская коллегия, и что решит она не в нашу пользу, сомнений не было. Нам нужна только победа.
Пельмень, как и обещал, со своим уставом в наш монастырь не полез. И все встали по своим привычным местам - я на правый край в защиту, Луговой поближе к вратарю, ну и так далее.
Игра началась вязко, медленно, без азарта, при гробовом молчании трибун. День выходной – народу натекло прилично. Наши парни совсем бегать разучились - лупили по воротам сразу, как только мяч пересекал центральную линию. Но разве так забьешь!
Южноуральцы, тоже мудрецы, истаскали нашу полузащиту, но дальше центральной линии ни шагу. Даже по воротам не били. Двадцать минут прошло – я и мяча не коснулся. Что за дела?
Потом у них за воротами замаячил тренер Гена - тут же защитник сыграл рукой. Луговой реализовал пенальти. Трибуны взорвались.
- Позорники! Шкуры продажные! Катитесь обратно в свой колхоз.
Противно стало на душе – мы и мячу забитому не рады. Всё ясно – легли под нас южноуральцы. Наверное, Геша с Пельменем о чём-то пошептались и прокатили все надежды хозяев. Троичанам так и надо, но нам-то такая слава зачем?

Замечательно!!!

Доиграли первый тайм, под свист и улюлюканье вышли на второй. Ничего не изменилось на поле. Мы глаза друг от друга прячем – игре не рады. Потом как-то неудачно отбил южноуральский воротчик мяч перед собой, и набежавший Бардик внёс его брюхом в сетку. Что тут началось! Южноуральцы будто с цепи сорвались, бросились всей командой вперёд. И понять их можно - приказано проиграть, они проигрывали, но два мяча это слишком, два мяча, ни в какие ворота…. Но, извините, и нас не по помойкам собирали. Короче, встрепенулись ото сна две команды, и такая метелица завертелась на поле, что любо-дорого посмотреть. Сил-то нерастраченных уйма - считай, полтора тайма шагом ходили. Никто не хотел уступать. Они нам гол, следом мы им ввалили.
Свисток финальный прозвучал неожиданно и нежелательно.
Не буду утомлять Вас рассказом, как скупо нас поздравили, как безрадостно мы приняли поздравление. Юрдос Архипов был признан лучшим в калитке. Я бы ещё Лугового отметил, но лучший защитник, оказывается, живёт в Пласту, а полузащитник – в Южноуральске. Лучший форвард турнира и самый результативный играл дома.
Пельмень петухом ходил - набрал на вокзале пива и угощал всех желающих.
Дома была мама и гора земляники, которую она отбирала на варенье.
- Вовремя. Садись, рассказывай и помогай.
- Ты, матушка, сначала бы накормила богатыря, напоила, в баньке попарила, а потом и спрашивала.
- Ну, подожди, сейчас картошку подогрею.
Я прилёг на диван подождать и уснул. Снилась мне наша с Таней свадьба. Она в белом платье с фатой - ослепительно красивая. А я в бутсах, гетрах и трусах, на майке надпись «ZENIT», под мышкой футбольный мяч – дурак дураком. Её папахен подарил нам связку ключей – от квартиры и машины с гаражом.
Какой-то проныра-репортёр:
- Скажите, как вы добились всего этого?
- А вот так!
Я бабахнул мяч бутсом, он от потолка на стол, полетели бокалы, зазвенел хрусталь, пролилось вино – быть кому-то виноватым. И…
Нет, я не проснулся. Мама – спасибо ей – не стала меня будить ни к столу, ни к ягодам. Я проспал до утра и встал с дивана послушным сыном благодетельных родителей.

Замечательно!!!